Причины, а также хроника событий до и после аварии, и как Чернобыльская АЭС выглядит сегодня.
Чернобыльская катастрофа: Зона отчуждения (1/3)
Чернобыльская катастрофа: Припять (3/3)
Авария на Чернобыльской атомной электростанции случилась ночью 26 апреля 1986 года. Но ее история началась намного раньше.
Предисловие
Как и в предыдущей части, я хотел бы начать с небольшого введения: базовое понимание принципов работы атомных электростанций необходимо для формирования контекста предварявших Чернобыльскую аварию событий и во многом проясняет ее причины.
Самый общий принцип работы АЭС отличается от других типов электростанций только источником энергии: к примеру, в тепловых электростанциях (ТЭС) при сжигании топлива выделяется тепловая энергия для нагревания теплоносителя (обычно в качестве теплоносителя используется вода), он, в свою очередь, превращается в пар, который подается в паровую турбину. Турбина совмещена с электрогенератором – тепловая энергия пара частично переходит в механическую энергию, что приводит к вращению вала генератора. Так и происходит выработка электричества.
Соответственно, в гидроэлектростанциях вместо химического сжигания топлива используются плотины и течение рек, в атомных – выделяющаяся энергия от ядерных реакций.
Помимо естественного желания разобраться с природой ядерных реакций, АЭС казались перспективными по многим причинам, как минимум с точки зрения географии, поскольку станции необязательно было строить возле рек или залежей полезных ископаемых.
Самое интересное и важное во всей большой конструкции АЭС – несомненно, сам ядерный реактор. У абсолютно любого реактора есть следующие составляющие:
1. Активная зона с ядерным топливом и замедлителем. Именно здесь происходят контролируемые ядерные реакции. В качестве топлива чаще всего используются тяжелые изотопы урана, плутония и тория. При делении изотопов образуются более легкие элементы и свободные нейтроны с большой кинетической энергией, которые попадают в другие ядра и вызывают уже их деление – таким образом происходит цепная реакция. Замедлители нужны как раз для поддержания нейтронов в нужном энергетическом состоянии, чтобы они с большей вероятностью вызывали распад ядер топлива, с их помощью можно управлять мощностью реактора. Чаще всего в качестве замедлителя используется вода, бериллий или графит.
2. Отражатель нейтронов – здесь все совсем просто, нужно чем-то окружить активную зону, чтобы избежать утечки нейтронов в окружающее пространство. Как правило, такая оболочка состоит из того же материала, что и замедлитель, то есть, все те же вода, бериллий, графит.
3. Теплоноситель – газ, вода или жидкий металл, который циркулирует по активной зоне. Как уже было описано выше, тепловая энергия от ядерных реакций передается носителю, чтобы вынести ее дальше, к парогенераторам или теплообменникам.
4. Рабочее тело – среда, совершающая работу по преобразованию тепловой энергии в механическую. Практически всегда этой средой является водяной пар.
Соответственно, реакторы могут различаться в зависимости от того, какие вещества используются во всем процессе, а также от того, как они между собой взаимодействуют: различают одноконтурные, двухконтурные и трехконтурные АЭС.
Что это значит? Допустим, рабочее тело (пар) раскручивает вал электрогенератора. В этом процессе пар расходует свою энергию, охлаждается и, наконец, происходит конденсация (пар переходит снова в жидкое состояние), при этом весь конденсат возвращается обратно в цикл. То есть, рабочее тело проходит строго по замкнутому контуру. В том случае, если теплоноситель одновременно является и рабочим телом, АЭС является одноконтурной. Если это разные контуры, соответственно, двух- или трехконтурной.
В чем проявляется это отличие? В одноконтурных АЭС все оборудование работает в радиационных условиях (т.к. непосредственно соприкасается с активной зоной, где происходят ядерные реакции), что увеличивает профессиональные требования и нагрузку как на оборудование, так и на обслуживающий его персонал.
Вот визуальный пример для более простого понимания работы двухконтурной АЭС:
Это водо-водяной энергетический реактор (ВВЭР), теплоносителем в котором является вода, а рабочим телом – водяной пар. Он и некоторые его модификации являются наиболее распространенными во всем мире.
Почему это вообще важно?
Несмотря на свои промышленные, а не военные цели, разработка и строительство атомных станций было такой же частью гонки вооружений, как и создание ядерного оружия. Эту гонку Союз выиграл: хотя первый ядерный реактор был построен в Чикаго в 42-м году (Чикагская поленница), но первая промышленная АЭС появилась в СССР в 1954 г. в Обнинске (граница Калужской и Московской областей). Вторая АЭС в мире была введена в строй в Великобритании (1956 г.), третья – в США (1957 г.).
В 1972 году в Советском Союзе начинается производство РБМК (реактор большой мощности канальный) – серии ядерных реакторов нового поколения. Главным конструктором стал Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники (НИКИЭТ) во главе с академиком Доллежалем, научным руководителем проекта – Институт атомной энергии им. Курчатова во главе с академиком Александровым.
Это уран-графитовый реактор канального типа, замедлителем является графит, теплоносителем – вода. АЭС с РБМК – одноконтурные.
Чем отличаются оба типа реактора?
ВВЭР намного безопаснее в эксплуатации: у РБМК в активной зоне находится несколько тысяч тонн горючего вещества (графит), РБМК потенциально неустойчив – при проблемах с теплоносителем цепная ядерная реакция в нем, в отличие от ВВЭР, разгоняется (как оказалось) и, наконец, главное: все реакторы ВВЭР оборудованы защитным корпусом. Даже в случае разрушения активной зоны реактора с большой вероятностью не произойдет утечка радиоактивности за пределы АЭС. На РБМК невозможно надвинуть единый защитный колпак из-за сильного разветвления труб в контуре.
РБМК, соответственно, значительно экономичнее и быстрее в производстве. Нужно ли объяснять, на что была сделана ставка в СССР?
До 1985 г. два реактора типа РБМК-1000 были запущены на Смоленской АЭС, по четыре – на Ленинградской, Курской и Чернобыльской. Реакторы этого типа, как и его модификации, не использовались нигде, кроме как в СССР.
Первая авария с новым типом реактора случилась уже в 1975 г. на Ленинградской АЭС, вторая – на Чернобыльской в 1982 г. Про обе известно не очень много, поскольку они толком не расследовались, а их причины списали на технологический брак. Хотя свидетельства некоторых очевидцев произошедшего на ЛАЭС указывают на то, что эта авария послужила прототипом Чернобыля – реактор также начал самопроизвольный разгон, который в итоге был остановлен аварийной защитой.
В любом случае, третья авария расставила все на свои места и вошла в историю как крупнейшая катастрофа в области атомной энергетики.
Авария
Четвертый энергоблок собирались временно заглушить для планового ремонта. Чтобы не останавливать реактор впустую, был заранее запланирован эксперимент по выбегу турбогенератора: может ли инерция от его вращения использоваться для непродолжительной выработки электроэнергии в случае аварийного обесточивания станции (т.е. аварийной остановки реактора).
Инициаторами эксперимента не были сотрудники или руководители станции – подобные предложения спускались сверху, со стороны уже упомянутых НИКИЭТ (академик Доллежаль) и Курчатовского института (академик Александров, на тот момент – президент Академии наук СССР).
25 апреля, 14:00. Планируемое начало эксперимента. Мощность снижена до половины от максимума (500 МВт, здесь и далее речь об электрической мощности). Смена блока №4 готова начать остановку реактора. Согласно плану эксперимента выведена из строя система аварийного охлаждения реактора.
В это время диспетчер Киевэнерго запрашивает отсрочку эксперимента из-за нарушения электроснабжения Киева.
С утра мы готовились к испытаниям турбины на выбег, практически всю программу закончили к двум часам дня и уже собирались провести сам эксперимент. Минут за пятнадцать до начала испытания позвонил начальник смены Баранов и сказал, что испытания откладываются: отключился блок на какой-то электростанции и образовался дефицит электричества, и наш блок – он давал в то время пятьсот тысяч киловатт, то есть пятьдесят процентов мощности – должен еще поработать.
Ситуация эта в общем обычная, встречается нередко. Мы ведь в системе Минэнерго. Молились на план, на киловатт-часы, на все остальное. Мы должны были быть полностью готовы к проведению эксперимента в 14.15-14.20. Именно в это время, как я теперь понимаю, могла произойти авария. Но… судьба распорядилась иначе… Позвонил диспетчер, и эксперимент отложили.
И. Казачков, нач. смены блока №4, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
25 апреля, 16:00. Персонал станции все еще ожидает разрешения начать эксперимент. В четыре часа на блок заступает следующая смена.
Смену сдавал мне Игорь Казачков. Испытания должны были быть на его смене, но потом были перенесены вроде бы на мою смену. Я поначалу не был готов к испытаниям… только через два часа, когда вник в суть программы. При приемке смены было сказано, что выведены системы безопасности. Ну, естественно, я Казачкова спросил: «Как вывели?» Говорит: «На основании программы, хотя я возражал». Ну, программа есть программа, ее разработали лица, ответственные за проведение, в конце концов… Казачков говорит: «Ожидай, когда тебе диспетчер разрешит. Он разрешить должен где-то в районе 18 часов».
Ю. Трегуб, нач. смены блока №4, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
26 апреля, 0:00. Эксперимент до сих пор не начинается. В полночь на блок заступает следующая смена под руководством А. Акимова.
Саша Акимов пришел в начале двенадцатого, в половине двенадцатого он уже был на месте. Я говорю Акимову: «По этой программе у меня много вопросов. В частности, куда принимать лишнюю мощность, это должно быть написано в программе». Когда турбину отсекают от реактора, надо куда-то девать лишнюю тепловую мощность. У нас есть специальная система, помимо турбины обеспечивающая прием пара… Дятлов разговор со мной по программе отложил. А я уже понял, что на моей смене этого испытания не будет.
Ю. Трегуб, нач. смены блока №4, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
К этому моменту реактор длительное время работает на низком уровне мощности. Впоследствии комиссией по расследованию причин аварии это обстоятельство признано как нарушение персонала станции, поскольку этого не было в программе испытания.
К отчету было прикреплено и устное заявление конструкторов о недопустимости работы реактора в таком режиме. При этом нигде в проектной документации этот факт отражен не был.
26 апреля, 0:05. Начало эксперимента. Мощность реактора находится на уровне 220 МВт.
26 апреля, 0:28. По так и невыясненной причине в реакторе резко падает напряжение до 10 МВт.
Старший инженер управления реактором Л. Топтунов пытается поднять мощность на прежний уровень. Для этого в реакторах используются стержни системы управления и защиты: они состоят из замедляющих нейтроны материалов (в данном случае из графита), в самом общем случае при вводе стержней в активную зону мощность реактора падает, при выводе – возрастает.
Л. Топтунов поднимает стержни, в течение получаса реактор удается стабилизировать на мощности 62 МВт.
Несмотря на проблемы с нестабильностью реактора персонал станции решает следовать программе и проводить испытание.
26 апреля, 1:23:04. Начало испытания. Как и планировалось в программе, оператор отключает турбогенераторы.
26 апреля, 1:23:10. Имитация сигнала максимальной проектной аварии.
26 апреля, 1:23:40. Л. Топтунов нажимает на кнопку аварийной остановки реактора. До этого момента все действия идут согласно программе испытания.
Для заглушения реактора в его активную зону сбрасываются стержни.
Впоследствии их конструкция была признана неудачной, система была полностью модернизирована. Из-за долгой работы реактора на низкой мощности образовался низкий запас реактивности, а из-за особенности стержней их сваливание в активную зону спровоцировало так называемый «концевой эффект» – кратковременный, но резкий скачок реактивности и тепловой мощности.
Вместо запланированной остановки реактор начинает самопроизвольно разгоняться.
Подобное развитие ситуации не было предусмотрено ни в программе испытаний, ни в проектной документации, ни в каких-либо иных документах. Персонал станции в принципе не знал о способности реактора к самопроизвольному увеличению мощности, не было никаких инструкций на этот счет.
Реактор начинает разгон, температура внутри реактора превышает предельно допустимую, о чем сообщают аварийные сирены. Начинается разрушение активной зоны реактора.
Все происходит в течение 10-15 секунд. Тепловой взрыв выбивает верхнюю часть реактора – плиту весом около тонны. Через несколько секунд второй взрыв полностью разрушает реактор. Радиоактивное топливо фонтанирует в ночное небо вместе с горящей кровлей крыши станции.
Мы не знали, как работает оборудование от выбега, поэтому в первые секунды я воспринял… появился какой-то нехороший такой звук. Как если бы «Волга» на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла. Такой звук: ду-ду-ду-ду… Переходящий в грохот. Появилась вибрация здания. Да, я подумал, что это нехорошо. Но что это – наверно, ситуация выбега.
Блок управления дрожал. Но не как при землетрясении. Если посчитать до десяти секунд – раздавался рокот, частота колебаний падала. А мощность их росла. Затем прозвучал удар.
Удар этот был не очень. По сравнению с тем, что было потом. Хотя сильный удар. Я отскочил, и в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило… свет потух, потом восстановилось аварийное питание.
Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар – это землетрясение самое натуральное. Правда, я все-таки считал, что там, возможно, что-то с турбиной…
…в машинный зал нельзя было проскочить через дверь. Я открываю дверь – крупные обломки валяются, крыши нет… Кровля машзала упала, наверно, на нее что-то обрушилось… вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой… пылевой. Думаю, ничего себе… откуда эта чернота? Это что – на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась?
Потом я понял. Это был графит.
Встречаю Проскурякова в коридоре. Он говорит: «Ты помнишь свечение, что было на улице?» – «Помню». – «А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона…» Вышли на улицу и пошли мимо четвертого блока… определить. Под ногами – черная какая-то копоть, скользкая.
Прошли возле завала… я показал на это сияние… показал под ноги. Сказал Дятлову: «Это Хиросима». Он долго молчал… шли мы дальше… Потом он сказал: «Такое мне даже в страшном сне не снилось». Он, видимо, был… ну что там говорить… Авария огромных размеров.
Ю. Трегуб, нач. смены блока №4, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
Мы знали, что идут испытания. Испытания шли по заранее подготовленной программе, мы эту программу отслеживали. Вычислительная машина наша регистрирует все программные отклонения и записывает их на специальную ленту. Отслеживался режим работы реактора. Все было нормально. И прошел такой сигнал, который говорил о том, что старший инженер управления реактором нажал кнопку на полное погашение реактора.
Буквально через 15 секунд резкий толчок, и еще через несколько секунд толчок более мощный. Гаснет свет, и отключается наша машина.
Ю. Бадаев, дежурный электрослесарь, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
Первая жертва аварии: на месте погибает В. Ходемчук, старший оператор главных циркулярных насосов – его тело так и не было найдено под завалами.
Буквально за несколько минут до аварии к нам заходил Шашенок. Он пришел уточнить, есть ли у нас связь непосредственно с помещением на 24-й отметке. Мы сказали: да, связь есть. У них там работы должны были выполняться, это ведь был товарищ из тех, кто выполнял программу испытаний, снятие характеристик. У них в том помещении свои приборы стояли. Он говорит: «Ребята, если мне нужна будет связь, я через вас буду связываться». – «Пожалуйста», – говорим.
Пока мы спасали оборудование, было не до него. А ребята из его группы за ним побежали быстрее. И когда оборудование мы уже спасли, начался вызов из того помещения, где работал Шашенок. Постоянный вызов идет. Мы за трубку – никто не отвечает. Как потом оказалось, он ответить не мог, его там раздавило, у него ребра были поломаны, позвоночник смят. Я все-таки сделал попытку к нему прорваться, думаю, может, человеку нужна помощь. Но его уже вынесли. Я видел, как его несут на носилках.
Ю. Бадаев, дежурный электрослесарь, из книги Ю. Щербака «Чернобыль»
Инженера-наладчика систем автоматики В. Шашенка персонал станции смог вытащить из-под завалов. Утром он скончался в Припятской больнице от многочисленных переломов ребер и позвоночника и стал второй жертвой этой аварии.
В атмосферу выбрасывается почти двести тонн радиоактивных веществ, в основном изотопы плутония, цезия, урана и йода. Возникает около тридцати очагов пожара, горит радиоактивный графит.
26 апреля, 1:28. Специальная пожарная часть по охране станции получает экстренный вызов. В течение часа прибывают еще 15 пожарных расчетов из Киева и всей Киевской области. Пожарные ничего не знают о радиационной опасности и не имеют должной защиты – они едут тушить обычный пожар.
После аварии
26 апреля, около 5.00. Пожар удается локализовать и не пустить огонь к третьему энергоблоку. В МСЧ-126 г. Припять начинают поступать сотрудники станции и пожарные. Про угрозу радиации в медсанчасти не знают, но характер симптомов (рвота, покраснения кожи) наводит на мысль об острой лучевой болезни.
26 апреля, 11:00. Директор станции В. Брюханов докладывает в Киев о взрыве и пожаре. Сообщает, что радиационная обстановка угрозы не представляет. Впоследствии на суде он не смог объяснить, почему не сказал правду.
26 апреля, вечер. Первые шесть пожарных доставляют в Шестую радиологическую больницу Москвы с диагнозом «острая лучевая болезнь». В течение двух недель они умирают.
27 апреля, утро. Первые публичные заявления об атомной катастрофе в СССР. Их делают в Швеции. Утром при прохождении работниками АЭС «Форсмарк» (100 км к северу от Стокгольма) рамки радиоконтроля срабатывает датчик радиационной угрозы. Шведы экстренно эвакуируют персонал станции, объявляют готовность к эвакуации близлежащих поселений, проверяют состояние своих станций и направляют сообщения во все страны Европы. По розе ветров делают вывод, что радиоактивное облако пришло откуда-то со стороны Союза. Превышение радиационного фона на своих территориях фиксируют также Дания, Финляндия и Польша. СССР не дает ответа на официальный запрос.
27 апреля, день. Происходит эвакуация Припяти. К ликвидации последствий аварии привлекается армия и роботизированная техника.
28 апреля, 21.00. Первое официальное заявление о крупнейшей аварии в истории атомной энергетики делает ТАСС: «На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего». Аналогичный текст зачитывает диктор в конце программы «Время» (укладывается в 15 секунд).
29 апреля. Сообщения об аварии на ЧАЭС передаются по европейским телеканалам. Иностранцы выезжают из БССР и УССР.
1 мая. Массовые праздничные демонстрации по случаю Первомая проходят по всему Советскому Союзу. Более миллиона человек (преимущественно учащиеся школ и институтов) в Киеве, Минске, Гомеле, областных и районных центрах проводят целый день на открытом воздухе.
2 мая. Начинается эвакуация людей из 10-километровой зоны вокруг станции и дезактивация населенных пунктов и техники.
8 мая. Начало крупномасштабных работ по ликвидации последствий аварии. В военные комиссариаты по всему Союзу массово призываются резервисты.
14 мая. С первым официальным заявлением об аварии выступает генсек СССР Михаил Горбачев.
После этого в советских СМИ появляются материалы, посвященные героизму ликвидаторов аварии, а также особенно актуальные спустя почти три недели после катастрофы советы жителям зараженных районов по обеспечению радиационной безопасности.
Ликвидаторы
Первый удар на себя приняли сотрудники станции и пожарные: практически все, кто дежурил в ту ночь на ЧАЭС, погибли. К утру пожар удалось локализовать и не допустить возгорание соседнего третьего энергоблока, но на крышах обоих реакторов больше недели горел радиоактивный графит.
Для того, чтобы сбросить его с крыш вниз, была использована роботизированная техника. Одни роботы сбрасывали обломки графитовых стержней вниз, другие подбирали и отвозили к могильникам, куда их и закапывали.
Роботов делали и в СССР, и за рубежом, но в любом случае по советским техническим заданиям – а они не предусматривали работоспособность механизмов в условиях такой высокой радиации. Никто не предполагал, что такое вообще может быть, поэтому электроника плавилась и техника приходила в негодность.
Спустя несколько дней все имевшиеся на станции роботы вышли из строя. Тогда им на смену пришли люди.
Солдаты-резервисты в самодельных свинцовых костюмах пробирались на крышу сквозь дыры в кровле. Смена ликвидатора длилась около полутора минут – за это время ликвидаторы с лопатами наперевес выбегали на крышу, бежали к краю, делали несколько взмахов и быстро возвращались обратно. Каждому выдавался дозиметр, и при накоплении определенной дозы ликвидаторов списывали и отправляли по домам.
Во многих источниках участники тех событий отмечают, что далеко не все брали дозиметры с собой. Кто-то, наоборот, отдавал свой дозиметр товарищам, уходившим на смену – как правило, им не отказывали.
Ну, привезли нас… Привезли на саму станцию. Дали белый халат и белую шапочку. Марлевую повязку. Чистили территорию. День выгребали, скоблили внизу, день – наверху, на крыше реактора. Всюду с лопатой. Тех, кто поднимался наверх, «аистами» звали. Роботы не выдерживали, техника сходила с ума. А мы работали. Случалось – кровь из ушей шла, из носа. Першило в горле. Резало в глазах. Постоянно слышался монотонный звук в ушах. Хотелось пить, но аппетита не было. Физзарядка запрещалась, чтобы радиацией зря не дышать. А ездили на работу в кузовах открытых машин.
Работа по очистке крыш велась вплоть до ноября, излучающие элементы необходимо было захоронить, чтобы надвинуть над остатками реактора саркофаг. С этой целью к станции привезли огромное количество различной техники, но основная работа была сделана руками людей.
Важным подспорьем для ликвидации последствий аварии было использование авиации – вертолетчики производили замеры фона и заливали реактор смесью бора, свинца и глины, благодарю чему удалось погасить открытое пламя: интенсивный пожар продолжался почти десять суток.
Лететь – не лететь? Я – коммунист, как я мог не лететь? Двое штурманов отказались, мол, жены молодые у них, детей еще нет, их пристыдили. Карьера кончилась! Был еще мужской суд. Суд чести! Это, понимаете, азарт – он не смог, а я пойду. Теперь я думаю иначе… После девяти операций и двух инфарктов… Теперь я никого не сужу, я их понимаю. Молодые ребята. Но сам все равно бы полетел… Это точно. Он – не смог, а я – пойду. Мужское!
Никто толком ничего не знал о распространении радиации. Выше уже упоминалось, что пожарные сразу после взрыва приехали тушить пожар без специальной радиационной защиты – ее попросту не было, ни для пожарных, ни для военных.
Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Выложили сиденья свинцовыми листами, вырезали нагрудные жилеты… Из тонкого листового свинца… Но оказывается, от одних лучей они защищают, а от других – нет. Лица у всех стали красные, обожженные, не могли бриться. Летали с утра до ночи. Фантастического ничего не было. Работа. Тяжелая работа. Ночью сидели у телевизора, как раз в то время шел чемпионат мира по футболу. Разговоры, конечно и о футболе.
Задумываться мы стали… Как бы не соврать… Наверное, года через три-четыре… Когда один заболел, второй… Кто-то умер… Сошел с ума… Покончил с собой… Тогда начали задумываться. А поймем что-нибудь, я думаю, через двадцать-тридцать лет. У меня – Афган (я там был два года) и Чернобыль (я там был три месяца) – самые яркие моменты в жизни…
Ликвидаторы – это не только пожарные и военные. Это и дозиметристы, регулярно замерявшие фон как возле очага распространения радиации, так и по всей Зоне отчуждения, и строители, производившие монтажные работы по построению защитного саркофага над пораженным объектом, и шахтеры, прорывшие тоннель под станцию для работ по укреплению фундамента (была опасность провала ядерного топлива к грунтовым водам), и сотрудники милиции, занимавшиеся эвакуацией населения и дезактивацией техники и на тот момент еще жилых территорий, и врачи, к которым в итоге попадали практически все, кто прошел Чернобыль.
Все начиналось как детектив… Во время обеда – звонок на завод: рядовому запаса такому-то… явиться в городской военкомат, чтобы что-то уточнить в документах. Причем – срочно. А в военкомате… Таких, как я, было много, нас встречал капитан и каждому повторял: «Завтра поедете в поселок Красное, где будут проходить военные сборы». Забрали у нас гражданские документы, военные билеты и посадили в автобусы. И повезли в неизвестном направлении. О военных сборах уже никто не заикался. Сопровождавшие нас офицеры на все вопросы отвечали молчанием. «Братцы! А если в Чернобыль?!» – догадался кто-то. Команда: «Замолчать! За паникерские настроения – военный трибунал по законам военного времени».
В первый день – увидели атомную станцию издали. На второй уже убирали вокруг нее мусор… Таскали ведрами… Гребли обыкновенными лопатами, зачищали метлами, с которыми дворники работают. Скребками. Как говорится, на атом с лопатой. Двадцатый век… Трактора и бульдозеры, которые там применялись, были без водителя, радиоуправляемые, а мы шли за ними и подгребали остатки. Дышали этой пылью.
Сразу после армии стал инвалидом второй группы. В двадцать два года. Работал на заводе. Начальник цеха: «Прекрати болеть, а то сократим». Сократили. Пошел к директору: «Не имеете права. Я – чернобылец. Я вас спасал. Защищал!» – «Мы тебя туда не посылали».
Всего в ликвидации последствий аварии приняли участие от 600 тысяч до 1 миллиона человек, многие из которых работали без специальной защиты и получили дозу облучения, мало совместимую с дальнейшим существованием. Согласно официальной позиции Союза (и впоследствии России) количество человеческих жертв катастрофы составило не более 50 (пятидесяти) человек: 31 в первые месяцы после аварии, еще 19 впоследствии из-за полученных доз облучения. Подробнее про них и про последствия аварии – в третьей части.
Уже не боюсь смерти. Самой смерти…
Но не понятно, как буду умирать… Друг умирал… Увеличился, раздулся… С бочку… А сосед… Тоже там был, крановщик. Он стал черный, как уголь, высох до детского размера.
Не понятно, как буду умирать… Если бы я просил смерти, то обыкновенной. Не чернобыльской. Одно мне точно известно: с моим диагнозом долго не протянешь. Почувствовать бы момент, и пулю – в лоб. Я был и в Афгане… Там с этим легче… С пулей…
Воспоминания ликвидаторов – рядовых запаса, кадровых военных, вертолетчиков, добровольцев – О. Воробья, В. Гусиновича, В. Карбалевича, В. Комкова, Э. Короткова, И. Лукашука, О. Павлова, В. Санько, Г. Хвороста, А. Шинкевича, В. Шведа, А. Ясинского из книги С. Алексиевич «Чернобыльская молитва»
Кто виноват
Уже утром 26 апреля была создана комиссия по расследованию аварии во главе с зам председателя Совета министров СССР Б.Е. Щербиным. В нее вошли представители Министерства среднего машиностроения, Минэнерго, Минздрава и т.д. – на уровне не ниже заместителя министра.
Комиссия так и не выдала заключение, подписанное всеми ее участниками – сказался конфликт интересов, переросший в явную конфронтацию между Минсредмашем (А.Г. Мешков) и Минэнерго (Г.А. Шашарин). Первые возлагали вину за произошедшее полностью на персонал станции, вторые – на конструкцию самого реактора.
Это, в общем-то, и не удивительно, поскольку и НИКИЭТ (главный конструктор) и Курчатовский институт (научный руководитель) находились в структуре Министерства среднего машиностроения.
3 июля 1986 г. Состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС (материалы из архива Горбачев-Фонда, рассекречены в 1992 г. по запросу Генпрокуратуры Украины).
Горбачев М.С. (генеральный секретарь ЦК КПСС): Кто утвердил размещение АЭС в густонаселенных районах? Грянул Чернобыль, и никто не готов: ни гражданская оборона, ни медслужбы, дозиметрами не обеспечены и по минимуму, пожарная служба не знает, что ей делать…
Свадьбы справляли на другой день поблизости. Дети на улицах играют. Система оповещения никуда не годная! Нет и автоматического отключения. Облако пошло после взрыва. Его по пути кто-то засек? Меры принял? Нет.
Вот Мешков (замминистра среднего машиностроения) и сейчас нас уверяет, что реактор надежный. А почему же вы сами подписали недавно проект с предложением прекратить строить такие реакторы?
Славский Е.П. (министр среднего машиностроения СССР). Я не подписывал.
Горбачев. Так можно их эксплуатировать и строить?
Мешков. Можно, если строго выполнять регламент.
Горбачев. Вы меня удивляете. Все, что на этот час собрано по Чернобылю, приводит к единственному выводу – реактор надо запретить. Он опасен. А вы защищаете честь мундира.
Мешков. Нет, я защищаю атомную энергетику.
Горбачев. А какие интересы выше? Мы должны ответить на этот вопрос. Этого требуют миллионы людей у нас и за рубежом. Покончить с положением, когда строят АЭС на уровне мышления 20–30-х годов. Надо думать на уровне Чернобыля. В США после крупной аварии ни одного блока больше не построили!
Я не вижу, чтобы вы задумывались над выводами. Больше все констатируете факты, а то и стремитесь замазать кое-какие. В том, что произошла авария, виноват персонал, но масштабы аварии – в физике реактора.
Шашарин Г.А. (зам. министра энергетики и электрификации СССР). Персонал не знал, что реактор может «разгонять энергию». И мы не знали. Персонал виновен в аварии. Но масштаб аварии, согласен, – в физике реактора. Мы были увлечены этим образцом, хотя не были уверены в его надежности. Система управления защитой была одна. И все считали, что она в принципе не годится. Станции типа Ленинградской и Курской тоже не имеют систем локализации аварии. Очевидно, первые очереди Смоленской, Курской и двух Ленинградских АЭС надо закрывать. Реконструкции они не подлежат.
Соломенцев М.С. (председатель комитета партийного контроля при ЦК КПСС). А вы и раньше знали, что реактор ненадежен?
Шашарин. Да. Но на бумаге это не зафиксировано. Было большое сопротивление. Александров (президент АН СССР) был против. Академия наук и Минсредмаш требовали увеличить энергию с АЭС.
Майорец А.И. (министр энергетики и электрификации СССР). В 1975 г. аналогичная авария была на Ленинградской АЭС. Не изучили ее. В 82-ом то же было в Чернобыле, хотя выброса не произошло. И опять не изучили. Этот реактор не отвечает правилам и никогда не будет соответствовать требованиям безопасной эксплуатации даже при идеальном его содержании. Рано или поздно такое с ним случится. Александров говорит: можно доработать. А пока как быть?
Легасов В.А. (академик АН СССР). Реактор не соответствует требованиям безопасности по важнейшим параметрам. В 1985 году в Финляндии физики «по гамбургскому счету» проставили высокие оценки нашей АЭС. Но из нее перед тем вынули автоматику и технологию и заменили шведско-американскими.
Долгих В.И. (секретарь ЦК КПСС). Многие годы не сознавали, что может произойти. И упорно шли к этой аварии. А она была неизбежна в результате такого поведения. Была создана легенда о полной безопасности АЭС… Целая философия на эту тему возникла. Доллежаль (академик АН СССР, директор НИКИЭТ) бил тревогу, но его признали некомпетентным. Расположены АЭС рядом с городами! Ссылаются на западные страны. Но у нас-то вон какая территория! Атомные ТЭЦ – это, между прочим, и доставка радиации на дом.
По итогам заседания несколько линейных сотрудников разных министерств лишились работы, некоторым руководителям был объявлен выговор. Но самого главного – официального заключения о причинах аварии и виновных в произошедшем – так и не последовало.
Тем не менее, долго отмалчиваться не получилось: информация о многочисленных жертвах и масштабах трагедии стала известной и внутри, и вне СССР, западные страны настаивали на публичном обсуждении и признании вины Союза в аварии, поскольку ее потенциальные последствия выходили далеко за пределы одной страны.
В конце августа в Вене состоялось совещание МАГАТЭ, которое руководство СССР откладывало как могло – по изначальной договоренности выступать на нем должен был Михаил Горбачев.
Но отдуваться перед мировой общественностью (к тому моменту порядком разозленной замалчиванием трагедии) отправили академика Легасова, первого заместителя директора Курчатовского института, единственного среди ученых, кто провел на месте аварии почти четыре месяца, заработав радиационный панкреатит и лучевую болезнь. Именно В.А. Легасов, химик по образованию, предложил забрасывать с вертолетов горящий реактор смесью бора, доломитовой глины и свинца, что значительно ускорило процесс ликвидации последствий аварии. Он же настоял на немедленной эвакуации жителей Припяти.
Легасов выступал почти пять часов – доклад содержал скорее общее описание конструкции реактора и подробный рассказ об устранении последствий, сами причины аварии были упомянуты вскользь. Ценой публичного оглашения секретной информации о характеристиках АЭС удалось временно отвлечь экспертов МАГАТЭ от главного: как в принципе стала возможной аварийная ситуация. В первом отчете от 1986 г. Консультативный комитет по вопросам ядерной безопасности МАГАТЭ поддержал заключение о виновности персонала станции на основании доклада Легасова и других устных свидетельств, предоставленных со стороны СССР.
Почти через год, в июле 1987 года начался судебный процесс над персоналом станции. Дело слушалось в Чернобыле, дабы сохранить принцип территориальной подсудности. Процесс был открытым для советских и иностранных журналистов и должен был начаться раньше, еще в марте: обвиняемые (впоследствии их прозвали «чернобыльскими стрелочниками») ждали его в СИЗО по 8-9 месяцев, но один из них, главный инженер станции Николай Фомин, перед первым заседанием разбил в камере очки и вскрыл себе вены.
Фомина откачали и вместе с ним осудили его заместителя А. Дятлова, а также директора ЧАЭС В. Брюханова – на десять лет заключения в исправительной колонии, начальника смены Б. Рогожкина – на пять лет, начальника реакторного цеха А. Коваленко – на три года, инспектора Госатомэнергонадзора Ю. Лаушкина – на 2 года.
Также фигурантами дела должны были стать начальник смены А. Акимов (умер 11 мая от лучевой болезни), старший инженер управления реактором Л. Топтунов (умер 14 мая) и начальник смены реакторного цеха В. Перевозченко (умер 13 июня).
Суд как суд. Обычный, советский. Все было предрешено заранее. После двух заседаний в июне 1986 года Межведомственного научно-технического совета под председательством академика А.П. Александрова, где доминировали работники Министерства среднего машиностроения – авторы проекта реактора – была объявлена однозначная версия о виновности оперативного персонала. Другие соображения, а они были и тогда, отбросили за ненадобностью.
Осудили меня по статье 220 Уголовного кодекса УССР за неправильную эксплуатацию взрывоопасных предприятий. В перечне взрывоопасных предприятий в СССР атомные электростанции не значатся. Здесь не место разбирать взрывоопасные или нет атомные электростанции – устанавливать задним числом и применять статью Уголовного кодекса явно незаконно. Да кто укажет Верховному Суду? Было кому, он и действовал по их указке. Что угодно будет взрывоопасным, если не соблюдать правила проектирования.
И потом, вот советские телевизоры исправно взрываются, ежегодно гибнет несколько десятков человек. Их куда отнести? Кто виноват? Я все жду прецедента, когда в суде не человек будет виновным, а государство. Только едва ли это случится в ближайшие годы.
Из книги А. Дятлова «Чернобыль. Как это было»
Дятлов был освобожден через 3 года и 9 месяцев – после лечился от лучевой болезни в Мюнхенском ожоговом центре, умер в 1995 г. Фомина в 1988 г. перевели в психоневрологическую больницу для заключенных, в 1990 г. – признали невменяемым и отпустили. После чего он устроился работать уже на Калининскую АЭС в Тверской области. Брюханова освободили в 1991 г.
После выступления в Вене академика Легасова восхваляли на Западе и начали травить дома: дважды выдвигали на звание Героя Социалистического Труда и оба раза в последний момент убирали из списка (ходили слухи, что чуть ли не лично Горбачев), не переизбрали на должность в Курчатовском институте.
Тем не менее, несмотря на болезнь и психологическое давление, Легасов продолжал работать и регулярно ездить на ЧАЭС. Он готовил собственное расследование причин трагедии, фиксируя свои наблюдения на диктофоне.
Легасов собирался опубликовать доклад через два года после трагедии, в апреле 1988 г. За один день до намеченной даты его нашли повешенным в собственной квартире. Часть записей с диктофона оказалась стерта – по крайней мере, об этом заявляли родственники академика.
На станции – такая неготовность, такая безалаберность, такой испуг. Как сорок первый год, но еще в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с той же отчаянностью, с той же неготовностью…
Из магнитофонной записи В.А. Легасова
В 1991 г. комиссия Госатомнадзора заново пересмотрела все имевшиеся источники информации. Заключение: «начавшаяся из-за действий оперативного персонала Чернобыльская авария приобрела неадекватные им катастрофические масштабы вследствие неудовлетворительной конструкции реактора».
Спустя два года свой доклад пересмотрели и в МАГАТЭ, заявив, что первоначальные выводы о полной виновности персонала станции признаны неверными, поскольку они были основаны на устных свидетельствах ангажированных лиц со стороны СССР, а рассекречивание нормативных документов после развала Союза позволяет провести полноценное моделирование аварии.
Тем более, стало известно про аналогичную аварию на Ленинградской АЭС еще в 75-м году, когда местный РБМК также начал самопроизвольный разгон. Также в начале 90-ых были рассекречены многие документы, связанные со станцией, в частности, доклад КГБ УССР о нарушениях при строительстве ЧАЭС (раз и два). Впоследствии и государственные, и многие общественные расследования сходились во мнении, что подобная катастрофа однозначно являлась следствием конструкции реактора и была делом времени.
ЧАЭС сегодня
Сама станция – предпоследняя точка моего маршрута в Зоне отчуждения. Там мне за символические пять долларов удается пообедать в местной столовой, которая обслуживает персонал станции и шумных, но все же немногочисленных туристов.
Но сначала на пути встречаются так и недостроенные пятый и шестой энергоблоки.
Вода циркулирует от АЭС к пруду-охладителю и проходит через небольшую конструкцию на другом берегу (на самом деле большую, просто такой ракурс) – градирню, в которой и происходит ее охлаждение.
Часто градирни ошибочно путают или с самими реакторами, или с трубами, из которых выходит дым при сжигании топлива. Но это не дым, а пар, так как охлаждение происходит за счет частичного испарения воды и теплообмена с воздухом. Фотография выше не очень удачная, но вот, к примеру, для более наглядной иллюстрации градирни на Нововоронежской АЭС.
Вдоль станции тянутся железнодорожные пути, они ведут к ХОЯТу (хранилище отработанного ядерного топлива), по ним же на электричке сюда приезжают специалисты из Славутича. Вроде как есть и проходные электрички, на которых можно доехать аж до Гомеля, но они не останавливаются на станциях в Зоне отчуждения.
Ж/д пути на одном участке проходят через пруд-охладитель, так что прямо с небольшого моста можно покормить его многочисленных обитателей.
Многие наверняка слышали про водящихся там двухметровых сомов. Таким внушительным размерам рыба обязана отнюдь не радиации, просто сомы растут в течение всей жизни (больше пятидесяти лет), а ловить их здесь, разумеется, нельзя. Но, к сожалению, сомов я так и не застал, только каких-то мелких рыбешек, которым побросал в воду заботливо прихваченный из столовой хлеб.
Вообще, в Зоне отчуждения можно найти и других представителей фауны – я видел парочку лошадей Пржевальского (их по всей Зоне около полусотни) и дикую лисицу, но в лесах еще обитают кабаны, косули и волки, которых периодически отстреливают мародеры. И, конечно, очень много бездомных собак.
На территории станции вежливо рекомендуют делать фотографии только в специально отведенных для этого местах и под определенными ракурсами. Поскольку я ехал в Зону отчуждения с познавательными целями, а не за острыми ощущениями, то чего-то сверхъестественного не застал и фотографировал все исключительно с разрешенных площадок.
Издалека станция выглядит так.
Как вы наверняка поняли, сам реактор теперь скрыт под саркофагом (конфайнментом), который необходим для предотвращения дальнейших радиационных выбросов. До аварии ничего подобного не было – выше уже писал, что конструкция использовавшихся на ЧАЭС реакторов не позволяла укрыть станцию каким-либо защитным куполом. В ином случае можно было бы избежать выхода радиации в атмосферу.
К ноябрю 1986 г. над разрушенным реактором надстроили укрытие из бетона и металла, прикрывшее оставшиеся после взрыва элементы активной зоны. Оно изначально рассматривалось как временное решение, так как построено было наспех (что вполне логично), а потому криво – в кровле и стенах со временем появилось большое количество разломов. Поскольку внутри осталось более 200 тонн ядерного топлива и неслабый радиационный фон, было очевидно, что систему нужно модернизировать.
Так в 2007 г. началось строительство Нового Безопасного Конфайнмента, представляющего собой огромную арку весом более чем в 35 тыс. тонн.
Изначально планировалось, что весь проект будет завершен к 2012-2013 году, но из-за перманентного недостатка финансирования он тянется до сих пор. Арку над станцией надвинули, теперь продолжаются монтажные работы по созданию полностью герметичного пространства внутри конфайнмента.
Так это выглядит с 400 метров – максимально близкого расстояния, на которое можно легально подойти.
По всей Зоне отчуждения можно найти немало памятников ликвидаторам аварии, но, на мой взгляд, самый впечатляющий находится на выезде из Чернобыля, возле пожарной станции.
Этот памятник интересен тем, что он не государственный, а самодельный, от начала и до конца созданный силами самих ликвидаторов и добровольцев. «Тем, кто спас мир» – в массовом сознании отложилась заслуга пожарных, но несправедливо забыты жертвы других людей. Поэтому в скульптурной композиции можно увидеть не только четверку пожарных (справа), но и дозиметриста, солдата, врача и сотрудника станции.
Поскольку памятник создавали непрофессионалы, то и сделан он был не совсем типичным образом – к примеру, каски и обмундирование настоящие. Они «надевались» на слепки из глины и потом уже все это цементировалось.
После Чернобыля, в 88-м году в МАГАТЭ разработали классификатор радиационных аварий, которые оцениваются по шкале от 0 до 7 баллов. Уровням от 0 до 3 соответствуют аварии, которые не привели к радиационному выбросу. Таковых довольно много, поскольку периодически какие-то технические неполадки встречаются на разных станциях в разных странах.
Уровнями 4-5 отмечаются события с малозначительными дозами радиации, вышедшей в атмосферу. Таких аварий было четыре: пожар на комплексе «Селлафилд» в Британии (1957 г.), утечка теплоносителя в Три-Майл-Айленд в США (1979 г.) взрыв на Сибирском химкомбинате в Томской области (1993 г.) и неконтролируемая ядерная реакция на радиохимическом заводе в Японии (1999 г.).
Уровни 6-7, соответственно, катастрофы, имевшие наиболее серьезные последствия для окружающей среды и населения. Таковыми считаются Кыштымская авария (1957 г.), «Фукусима» и Чернобыльская АЭС – последняя во всем мире определяется как самая крупная авария в истории атомной энергетики.
Всего до 86-го года в СССР успели построить 17 реакторов типа РБМК. Последний реактор на ЧАЭС был выведен из использования в 2000 г. В 2009 г. свою единственную АЭС закрыла Литва. Таким образом, во всем мире осталось 11 действующих реакторов этого типа: четыре в Курске, четыре в Санкт-Петербурге и три в Смоленске.
Выше я писал про самый впечатляющий памятник жертвам Чернобыльской катастрофы. Но все же я не прав: вряд ли что-то может хранить и передать память о самой катастрофе и, в особенности, о ее последствиях, лучше и эмоциональнее, чем конечная точка моего маршрута – мертвый город Припять.
Если вам понравилось, вы можете внести свою лепту, чтобы поездок было больше, а новые тексты появлялись чаще, чем раз в год:) Например, через Яндекс.Кошелек, куда можно сделать перевод с любой карты любого банка.
Если вам понравился этот текст, возможно, также будет интересно:
Чернобыльская катастрофа: Зона отчуждения (1/3)
zavarka914 
Добавить комментарий