Кандидат химических наук, доцент химфака МГУ Сергей Евгеньевич Сосонюк объясняет на понятных примерах, что мешает российской науке занимать лидирующие позиции в химии, рассказывает о перспективах импортозамещения в медицине и оценивает качество студентов и преподавания на химфаке.
— Сергей Евгеньевич, вы на протяжении 17 лет являлись преподавателем кафедры органической химии. Если говорить конкретно об этой области науки, то какая страна или группа стран является мировым лидером по количеству и качеству исследований, научных работников, условий?
— Безусловно, американцы являются лидерами, наверное, не только в органической химии — там тратятся большие деньги на это, и там наука лучше себя чувствует. После них я бы назвал Германию, Японию и Китай.
Раньше было как: китайцы ехали в Штаты и там работали под руководством американского профессора. Сейчас все больше и больше статей появляется от китайцев, работающих под началом китайских профессоров, причем, где-нибудь в Пекинском университете.
Их очень много, кто-то вернулся, кто-то не видит смысла уезжать. Китай, конечно, очень сильно прибавляет.
— Каково положение России?
— Я думаю, в первую тройку мы пока вклиниться не можем.
— Есть какой-то комплекс мер, который, на Ваш взгляд, нужно предпринять, чтобы улучшить позиции?
— Вопрос ведь в том, насколько и каким образом все финансируется. Мне кажется, когда распался Союз, и денег внезапно не стало, наша культура по созданию очень квалифицированных кадров по инерции работала. И они до сих пор создаются, мы здесь учим, в общем-то, на вполне мировом уровне.
Но потом эти кадры должны находить какую-то нормальную работу. Не только в науке, не только в фундаментальных исследованиях. Это должны быть и прикладные исследования. В той же Америке, Германии, да много где, большая часть людей, которая наукой после вуза заниматься не собирается, находит себе место в индустрии. Есть бизнес, крупный и средний, который заинтересован в сильных выпускниках и готов предоставить им хорошие места.
Я не политик, мне трудно сказать, как, но каким-то образом бизнес должен оказаться заинтересован в выпускниках с серьезной фундаментальной подготовкой. Пока я этого не вижу. Предполагается, что человек будет свой собственный бизнес налаживать, стартапы там, то есть, какое-то такое направление. Но мне кажется, что индивидуальным предпринимательством могут заниматься не все.
Конечно, что-то есть. Например, аналитическая химия всегда была востребована в пищевой или нефтяной промышленности — там всегда стоит задача определить состав, примеси чего-то в чем-то. Но должно быть что-то и для органиков, и для всех остальных.
Еще одна серьезная проблема — менеджмент. Например, здесь я получаю грант. Чтобы этот грант мне, как химику, потратить, нужно очень много времени. Реактив в большинстве случаев приходится заказывать из-за рубежа. Значит, растаможка, и пока там фирма его привезет, наценки еще и из-за этого, соответственно. Потом еще существует ФСКН, который очень сильно расширил списки того, что может быть прекурсором (вещество, необходимое для реакции, приводящей к образованию нужного вещества — прим. авт.) для наркотиков. Они туда понавставляли все что ни попадя. У нас шутят, что пока разве что воду не в эти списки не включили — хотя она тоже используется, куда ж без нее.
В общем, из-за этого всего складывается ситуация, когда мне гораздо сложнее планировать свою работу. Простой пример. Допустим, американский профессор встречается со своим аспирантом раз в неделю, и они решают, что будут развивать тему в таком-то направлении. Через три дня у аспиранта на столе стоит соответствующий реактив, с которым они будут работать.
У меня он будет стоять через два месяца. Есть же еще и накладки с проведением счетов: МГУ должен работать по частичной предоплате, а фирмы любят работать по полной. И все чисто организационные вещи приводят к пустой трате времени и моего, и аспирантов. Поэтому эффективность работы ниже.
То есть, у нас, я считаю, есть все еще хороший уровень преподавания вузовский. Мы начинаем отставать в аспирантуре, потому что для подготовки аспиранта нужны серьезные вложения в инфраструктуру. И мы сильно отстаем дальше, потому что нет такого же эффективного менеджмента, как на Западе. Там, конечно, тоже все по-разному, но пример про три дня и реактив на полке очень характерен.
— Как обстоит дело с финансированием научной деятельности?
— Оно ниже здесь, это несомненно. Но, опять же, я не знаю, в какой мере это принципиально. Здесь вопрос скорее в том, насколько ты можешь организовать группу людей под получение крупного гранта. Но все равно, даже если учитывать относительно крупные гранты, в 20-30 миллионов рублей, то это меньше, чем за рубежом.
С другой стороны, у нас тут и рабочая сила дешевле, и жить дешевле. Правда, реактивы дороже. То есть, мы проигрываем, но не в таком масштабе, как это может показаться, если циферки сравнивать.
— А какой будет результат, если сравнить циферки?
— В совокупности, для групп, у которых сравнимые результаты здесь и там, разница в финансировании раз в 5-6.
— Весомо.
— Весомо. Еще возникает проблема, что, начиная с какого-то момента, нужно действительно большое финансирование.
Ну вот, например, я могу своей научной группе поставить задачу разработать прототип лекарства от рака — мы этим, собственно, и занимаемся. Мы его сделаем. Мы можем позволить себе это на те деньги, которые получаем из грантов, протестировать их на простейших системах — на раковых клетках, на каких-то белках.
А дальше начинается то, чего мы не можем себе позволить: испытания на животных, клинические тесты, а это стоит очень дорого.
— Раз уж мы заговорили про лекарства от рака, не могу не спросить про импортозамещение в медицине. Основное мнение, с которым лично я сталкивался по поводу препаратов для тяжелобольных: онкология, СПИД и так далее — отечественные лекарства сильно отстают от западных. Но, ввиду общеполитического вектора, их все равно заменяют. Вы, как компетентный человек в данном вопросе, можете это как-то прокомментировать?
— Тут есть два важных момента. Первый касается создания собственных новых лекарств. Например, мы хотим сегодня отказаться от западного лекарства от рака и создать свое. Создание его с нуля — даже по меркам богатого Запада — это 10-15 лет. И большую часть этого времени будет занимать не моя работа с колбами, а тесты — потому что нужно будет протестировать, активно ли оно в том смысле, в котором мы хотим, и нет ли у него побочных действий. То есть, не станет ли оно ядом вместо лекарства.
Поэтому, если ставить вопрос об импортозамещении так, что, мол, давайте возьмем и все сделаем заново — за это время все больные умрут.
Второй момент связан с уже существующими нашими лекарствами. Они в принципе есть. Наши они или не наши, в какой-то момент это перестает быть важным — у всех патентов есть срок давности. Когда он перестает работать, все выходит в общий доступ и кто угодно может делать так называемыедженерики (более дешевый аналог «оригинального» — препарата прим. авт.).
И поэтому всегда будут общедоступны лекарства предыдущего поколения. Они менее эффективны по каким-то параметрам, но вполне могут быть рабочими. Например, йод все еще актуален как обеззараживающее, никуда он не делся.
Так что, здесь вопрос эффективности скорее. Они будут менее эффективны, это будет приводить либо к тому, что они не всех будут вылечивать, либо к тому, что у них будет больше побочных эффектов. Я с этим сталкивался: вещество вроде бы одно и то же, но западное лекарство лечит без побочных эффектов, а наше дает, допустим, аллергию. Сыпь потом проходит, но это неприятно, это влияет на качество жизни больного.
В итоге, если делать здесь импортозамещение, значит, надо будет 10-15 лет потерпеть на устаревших лекарствах, которые не всех вылечат и кто-то все-таки умрет. И, кроме того, все это время надо очень серьезно вкладываться в своих ученых и, что очень важно, в своих производителей. Это то, о чем мы с Вами в начале говорили: должны быть какие-то фирмы, производственные центры, которые будут заинтересованы платить молодым ученым деньги, чтобы те разрабатывали им лекарства.
— В последние время активизировалась работа по продвижению МГУ и других российских вузов в международных рейтингах. Как Вы можете оценить качество нашего химфака в России и мире?
— Ну, по России среди химических вузов, химфак если и не первый, то точно один из двух-трех первых. А если в мире, то однозначно в сотне, но вот в первой двадцатке или в первой полусотне, очень трудно судить, потому что все потихонечку меняется.
На мой взгляд, в МГУ факультеты именно естественно-научного цикла очень приличные. Может, сравнение с ведущими американским университетам мы будем проигрывать, но не со всеми.
Я говорю именно о подготовке студентов. Дальше, когда человек идет в аспирантуру, когда начинает делать какие-то постдок проекты — с этим уже у нас хуже. Как я уже говорил, тут нужно серьезное финансирование. Советская же традиция обучения все еще жива, и у нас все еще приличный уровень подготовки.
— Сами студенты как-то изменились за последнее время?
— Знаете, сейчас, кажется, все начинает возвращаться на советский уровень. Были какие-то спады, демографический, например. Мы его еще будем переживать некоторое время. Яму 93-94-го года мы как-то проехали, сейчас будет еще 98-го, я ощущаю это по школе.
В любом случае, науку вперед двигают единицы, которые являются яркими представителями своего поколения. Вопрос в том — вот мы их в учим, а они потом что сделают? Уедут на Запад, найдут себя здесь, уйдут из химии и начнут чем-то другим заниматься? И этот вопрос зависит ведь не от обучения. Половина моих однокурсников живет в той же Америке, да и по всему миру. Это более важная проблема, чем мотивация и уровень обучения.
Человек, с которым я преподавал в школе, Сергей Сергеевич Чуранов, говорил хорошую вещь: “Хотите, чтобы у Вас были хорошие студенты? Давайте каждому выпускнику по квартире”. Ну, или хотя бы возможность на нее заработать. Такие студенты будут! С шикарной мотивацией.
Текст написан для студенческого сообщества Типичный МГУ
zavarka914 
Добавить комментарий